Он был неродной и никому ненужный… Но однажды он побежал на речку и спас свою сестрёнку!

Вовка был ничей, совсем ничей, мамка умерла, а отчим оставил его у себя, потому что Вовка носил его фамилию. Мачеха была равнодушной, ей самое главное было, чтобы мальчишка не досаждал, а он и не досаждал никому. Время сделало его пофигистом. Он рос без любви, ласки и сюсюканья. Рос и всё, назло всем. Отчим получал его пенсию, одевал к школе, покупал штаны, ботинки. Мачеха кормила, кормила сытно, на убой. Вот и все радости жизни. Иногда приезжала бабушка, мамина мама и каким-то теплом окутывала мальчика. Просила отдать его ей на воспитание, но отчим даже на каникулы к бабушке не пускал Вовку. Ну не пускал и не пускал. Вовка рос и знал, что скоро сам будет распоряжаться собой. И тогда… А что тогда? Да кто его знает, но будет по-другому и все.

Вовка читал много книг, играл в шахматы и футбол. Он даже учился без троек, за что Дмитрий Иванович, отчим, получал благодарственные письма из школы. Его благодарили за воспитание пасынка. А никто Вовку не воспитывал. Он воспитывал себя сам. Когда-то надо будет идти в армию, что-что, а уж хлюпиком Вовка становиться не собирался.

Дмитрий Иванович и тетя Света привезли маленьких ребятишек. У тети Светы умерла сестра и детей взяли к себе. Смешные такие – пацан Колька и девчонка Машка. Вовкина жизнь повеселела. Он играл с малышней, катал их на велосипеде. Смастерил Кольке самокат и тот бегал за Вовкой по пятам. Теперь уже Вовка мог дать ласку и защиту. А Машка сильно заикалась, трудно было понять, что говорит. Эти ребятишки тоже не очень нужны были приемным родителям. Как говорили соседи, взяли их из-за денег. Вовка это тоже понимал и жалел маленьких. Он занимался с Колькой и подготовил его к школе. А Машке сделал кукольную мебель.

Как-то Дмитрий Иванович взял Вовку с собой на покос, чтобы тот сено ворошил. Когда вернулись домой, Кольки и Машки не было. «На речку ушли» — равнодушно сказала тетя Света. «Как на речку? Они же еще маленькие» — закричал Вовка, вскочил на велосипед и поехал на речку. Возле берега бегал Колька и ревел, а Машка держалась из последних сил за ивовую ветку на взрослой купальне. Уже и люди бежали к речке. Кто-то, видать, сообщил. Вовка кинулся спасать девчонку, а она, увидев его, вся обмякла и отпустила ветку. Скользкое тельце выскользнуло из рук Вовки. Он нырнул, подхватил девчонку и потащил к берегу. Ему на помощь кинулись двое парней. Потом Машку откачивали. А Вовка ревел, не стесняясь. Приехала Скорая помощь и увезли Машу в больницу. Участковый пришел к ним домой и грозил, что заберет детей в детский дом, раз они никому не нужны. Вовка закричал: «И меня с ними вместе заберите, я тоже никому не нужен».

Ночью у него поднялась температура, он бредил и плакал, а рядом плакал Колька. Вовка три дня проболел. Тетя Света поила его чаем с медом и натирала какими-то мазями и иногда Вовке казалось, что рядом сидит мама. Когда Вовке полегчало, Дмитрий Иванович пожал ему руку как взрослому и сказал: «Вовка, ты прости нас, что мы такие не ласковые. Своих детей никогда не было, как-то не умеем с ними. Но я не хочу, чтобы ты от нас уходил. Ты – это все, что осталось у меня от Лиды, а я ее любил. Мы постараемся быть с вами поласковее, но и вы нас не бросайте». А тетя Света заплакала. Вовка тоже зашмыгал носом. «Собирайтесь с Колькой, поедем Машу из больницы забирать» — сказал Дмитрий Иванович и все сели в машину. Маша выздоровела, а самое главное она перестала, совсем перестала заикаться, видать, от испуга.

«Всё» — сказал отчим. «Машу в детский сад, а Кольку в школу и под твою, Вовка, опеку, ты теперь им старший брат, а Маша тебе жизнью обязана». И сердце Вовки переполнилось гордостью. А потом в школе на линейке перед всеми Вовке вручили почетную грамоту «За спасение утопающих» и именные часы. Но самое главное, он действительно почувствовал себя старшим братом этих малышей. И от этого было радостно и волнительно.

Так постепенно налаживалась жизнь. Взрослые получили хороший урок, а дети почувствовали себя нужными и необходимыми. У них был тыл и семья. Они были кому-то очень нужны, ими дорожили, а может уже даже и любили.